Чеширский Дом/Легенды
А мюмзики существуют?
(от 
Figa Banana)
Любые совпадения случайны, все события выдуманы.
Кодявелу внезапно стало весело. Всё шло отлично. Вонючих ошмётков финальных боссов больше никто не приносил, жалобы на убогость полигона и недостатки припасов в морях были рассмотрены. Работу Чеширского Дома можно было считать удовлетворительной, хотя из небесной канцелярии доставили кучу синих брикетиков и гоферовых досок, и ВасилийК74 уже два раза бегал в Годвилль за конторщицей Фотиной.
— Да! — закричал вдруг Кодявел, — Где Фига Банана? Где пылесос? Что за гильдия без личного транспорта? Мне на заседание хирургов нужно ехать в верхний ящик! Все приглашают, без меня жить не могут. Где Клурикон?
Анцва отвел глаза и со вздохом сказал:
— С ним нехорошо.
— Как это нехорошо? Пьян, что ли? Опять взрывной финик попался или заброшка?
— Хуже, — ответил Анцва, — мы даже боялись тебе говорить. Его охмурили чеширы-сектанты.
При этом он посмотрел на Василия, и оба они грустно покачали головой.
Кодявел не любил мюмзиков. В равной степени он отрицательно относился к мимокрокодилам, сгусткам вселенской злобы, рэкетиграм, нефритовым ифритам, интегралам Лебега и прочим тотемам: «Я сам склонен к обману и шантажу, — говорил он. — Сейчас, например, я в лавке занимаюсь выманиванием крупной суммы у одного упрямого монстра. Но я не сопровождаю своих сомнительных действий ни песнопениями, ни рёвом органа, ни идолопоклонством. И вообще, предпочитаю работать без праны и астральных колокольчиков».
И покуда Василий и Анцва, перебивая друг друга, рассказывали о злой участи, постигшей водителя пылесоса, мужественное сердце Кодявела переполнялось гневом и досадой.
Чеширы-сектанты уловили Фигу Банану сразу за Медвежим Логом в живом лабиринте у Чеширского Дома, где, среди хренельских торговых палаток и фурьёвых научно-экспериментальных площадок, в окружении медведей стоял пылесос. Сектанты Сумеречная Ловчая, Архиёжик и Юука захаживали в гильдчат для нравственных бесед с новичками гильдии и с вопросами кто сколько мюмзиков встретил. Заметив пылесос, они обошли его кругом и потрогали пальцем шланг. Они поговорили с Фигой и узнали, что он принадлежит к партии анархистов-велосипедистов седьмого дня, но не исповедовался уже лет двадцать. Сказав: «Нехорошо, нехорошо, пан Банана» – свидетели мюмзиков ушли, приподымая обеими руками черные юбки и перепрыгивая через пенистые лужи малиновой настойки.
На другой день, ни свет ни заря, когда медведи увозили из малинника на базар в Торгбург волнующихся мелких трибблов, насадив их по пятнадцать штук в одну фуру, Сумеречная Ловчая появилась снова. На этот раз её сопровождал еще один сектант – Драконорожениц. Пока Ловчая здоровалась с Фигой, Драконорожениц внимательно осмотрел пылесос и не только прикоснулся пальцем к шлангу, но даже нажал на клаксон, вызвав на свет звуки гимна Чеширского Дома. После этого чеширы-сектанты переглянулись, подошли к Фиге с двух сторон и начали его охмурять. Охмуряли они его целый день. Как только замолкала Ловчая, вступал Драконорожениц. И не успевал он остановиться, чтобы вытереть пот, как за Фигу снова принималась Ловчая. После обеда их сменили Юука и Архиёжик. Иногда Драконорожениц подымал к небу желтый указательный палец, Ловчая в это время перебирала чётки. Иногда же чётки перебирала Юука, а Архиёжик указывала на подзем и на море. А несколько раз свидетели мюмзиков принимались тихо петь по-сектантски, и уже к вечеру первого дня Фига стал им подтягивать. При этом все четверо проповедников деловито взглянули на пылесос.
Через некоторое время Анцва заметил в хозяине пылесоса перемену. Фига Банана произносил какие-то смутные слова о вездесущих неуловимых мюмзиках. Это подтверждал и Василий. Потом Клурикон стал надолго пропадать в подземах и морях и, наконец, вовсе съехал с гильдхолла.
— Почему же вы мне не доложили? — возмутился Кодявел. Они хотели доложить, но они боялись гнева командора. Они надеялись, что Клурикон опомнится и вернётся сам. Но теперь надежды потеряны. Чеширы-сектанты его окончательно охмурили. Еще не далее, как вчера, вице-адмирал Василий и уполномоченный по подземам Анцва случайно встретили Фигу. Он сидел на пылесосе у подъезда Чешир-холла. Они не успели к нему подойти. Из гильдхолла вышла Ловчая с Бармаглотом.
— Понимаете, командор, — сказал Анцва, — вся эта кодла села на наш пылесос, бедняга Банана отдал им всё награбленное в морях, Бармаглот погудел в клаксон, и они уехали в дунж. Прямо жалко было смотреть на нашего Клурикона. Не видать нам больше пылесоса.
Лицо Кодявела приобрело твердость минерала. Он надел свою капитанскую фуражку с лакированным козырьком и направился к выходу из Чешир-холла.
— Фотина!— сказал он. — Вы остаетесь в конторе. Сундуки из моря и гоферовые брёвна не принимать ни под каким видом. Если будет прана, сваливайте в корзину для жертвоприношений. Кинлем потом разберется. Понятно?
Когда Фотина открыла рот для ответа, что произошло ровно через пять минут, осиротевшие любители покататься на пылесосе были уже далеко. В голове процессии, делая гигантские шаги, нёсся Кодявел. Он изредка оборачивал голову назад и бормотал: «Не уберегли пылесос, меланхолики!.. Всех дезавуирую!.. Ох, уж мне эти свидетели мюмзиков!» Анцва шёл молча, делая вид, что нарекания относятся не к нему. Василий прыгал как обезьяна, подогревая чувство мести к похитителям Клурикона, хотя на душе у него лежал большой холодный снарк. Он боялся сектантов, за которыми признавал многие загадочные способности.
В таком порядке всё боевое подразделение по спасению пылесоса проехало Мрачнотопье и прибыло к Цитадели секты свидетелей мюмзика. Перепрыгнув с помощью от палки от пылесоса через окружавшее её минное поле, они увидели, что перед железной решеткой, сплетенной из спиралей и крестов, одиноко и обречённо стоял пылесос. Цитадель была огромна. Она врезалась в небо, колючая и острая, как рыбья кость. Она застревала в горле. Полированный красный кирпич, черепичные скаты, жестяные флаги, глухие контрофорсы и красивые каменные идолы, прятавшиеся от дождя в нишах, барельефы с бармаглотами и каменные мюмзики в виде горгулий – вся эта вытянувшаяся сектантская готика сразу навалилась на спасателей. Они почувствовали себя маленькими. Кодявел сел на пылесос, потянул носом воздух и с отвращением сказал:
— Фу! Мерзость! Наш пылесос уже пропах мюмзиками, прокисшей малиной, кружками на построение храма и обвешан сектантскими занавесками. Конечно, разъезжать по подземельям на пылесосе приятнее, чем пешком. К тому же безвозмездно! То есть даром! Ну, нет, дорогие сектанты, нам пылесос нужнее.
С этими словами Кодявел вошел во двор и, пройдя между медведями, игравшими в пентаграммы на расчерченном мелом асфальте, поднялся по гранитной лестнице к дверям филиала гильд-холла. Предводитель дёрнул дверь, но она не поддалась. Изнутри доносились кроткие звуки культовой “Баллады о мюмзике” в исполнении предыдущей жертвы сектантов – Данкера.
— Охмуряют! — крикнул Кодявел, спускаясь с лестницы. — Самый охмурёж идет! Под сладкий лепет мандолины и гобоя.
— Может быть, уйдем? — спросил Анцва, хмуро вертя в руках бейсбольную биту. — Все-таки мы все из одной и не самой безобидной гильдии. Неудобно.
Но Кодявел, не обращая на него внимания, подошел к пылесосу и принялся нетерпеливо надавливать клаксон. И надавливал до тех пор, пока за толстыми дверьми не послышалось бренчание ключей и рычание Бармаглота. Спасатели задрали головы. Дверь растворилась на две половины, и из темноты портала выступил на высокую светлую паперть балкона Фига Банана. Он был бледен. Его глаза потускнели, щёки ввалились и взгляд его был плачевно направлен в другую Вселенную. В руках он держал любимый резиновый молоточек и красный тазик. С обеих сторон его поддерживали чеширы-ренегаты. С левого бока — Драконорожениц и Ловчая, с правого — Юука и Архиёжик. Глаза свидетелей мюмзика, особенно Юуки, были залиты малиновой настойкой.
— Алло, Клурикон! — крикнул Кодявел снизу. — Тебе еще не надоело?
— Здравствуй, Фига Банана!— развязно сказал Анцва, прячась, однако, за спину командора.
Василий приветственно поднял руку и скорчил рожу, что, как видно, значило: «Фига, бросьте ваши штуки!»
Тело водителя пылесоса сделало шаг вперед, но душа его, подстёгиваемая с обеих сторон пронзительными взглядами ренегатов, рванулась назад. Фига Банана тоскливо посмотрел на старых друзей и потупился.
И началась великая борьба за бессмертную душу шофера.
— Эй, вы, чеширы-дебоширы, — сказал Кодявел, вызывая согильдийцев на диспут, — мюмзиков нет!
— Нет, есть, — возразила Ловчая, заслоняя своим телом Клурикона.
— Это просто хулиганство, — забормотала Архиёжик.
— Нету, нету, — продолжал хирург, — и никогда не было. Это медицинский факт.
— Я считаю этот разговор неуместным, — сердито заявил Драконорожениц.
— А пылесос забирать — это уместно? — закричал нетактичный Василий. — Банана! Они просто хотят забрать пылесос!
Услышав это, шофер поднял голову и вопросительно посмотрел на свидетелей мюмзиков. Те заметались и, шелестя шелковыми занавесками, на которых грозно раскачивался Бармаглот, попробовали увести Фигу Банану назад. Но он упёрся.
— Так как же всё-таки будет с мюмзиками? — настаивал Кодявел. Сектантам пришлось начать дискуссию. Медведи перестали прыгать по пентаграммам и подошли поближе.
— Как же вы утверждаете, что мюмзиков нет, — начала Юука задушевным голосом, — когда все живое опутано ими…
— Знаю, знаю, — сказал Кодявел, — я сам как-то перепил малиновой настойки и видел парочку мюмзиков. И даже Безумного Шляпника.
Упоминание малиновой настойки и Шляпника произвели на Фигу Банану магнетическое действие. Душа его присоединилась к телу, и в результате этого объединения шофер робко двинулся вперед.
— Сын мой, — сказала Ловчая, с ненавистью глядя на Кодявела, — вы заблуждаетесь, сын мой. Чудеса господни свидетельствуют…
— Чеширы! Перестаньте трепаться! — строго сказал хирург. — Я сам творил чудеса. Не далее, как четыре дунжа назад мне пришлось в одном городишке – Нижних Котлах или Больших Бодунах, не помню – несколько дней пробыть чудотворцем. И все было в порядке. Я даже повысил влиятельность гильдии до максимума.
Диспут продолжался в таком же странном роде. Неубедительные, но веселые доводы Кодявела влияли на Фигу Банану самым живительным образом. На щеках шофера забрезжил румянец, и глаза его постепенно стали проясняться.
— Давай, давай! — неслись поощрительные возгласы из-за спиралей и крестов решетки, где уже собралась немалая толпа любопытных медведей. — Ты им про ЖТС-ов скажи, о том что без доната можно играть, про моря с закрытой границей и крестовые походы за нужным фиником!
Кодявел сказал и про ЖТС-ов. Он заклеймил их за нехорошее поведение, вспомнил ни к селу ни к городу всплывшего в памяти ЛЕМа и особенно налег на инквизицию из Длани Мора, преследовавшую яренщиков. Он так увлекся, что обвинил во всех несчастьях непосредственно Ловчую и Архиёжика. Это была последняя капля. Услышав о страшной судьбе попавших на перехватчиков из Длани яренщиков, Фига Банана быстро отобрал у Юуки ключи от пылесоса и упал в широкие, как ворота, объятья Василия. Анцва терся тут же, поглаживая блудного сына по шероховатым щекам. В воздухе висели счастливые поцелуи.
— Пан Банана! — застонали сектанты. Но современные чипы-дэйлы уже усаживались на пылесос.
— Вот видите, — крикнул Кодявел опечаленным чеширам, занимая командорское место, — я же говорил вам, что мюмзиков нету! Научный факт! Прощайте, лже-свидетели! До встречи в Чешир-холле!
Сопровождаемая одобрительными криками толпы медведей, пылесос отъехал, и вскоре жестяные флаги и черепичные скаты Цитадели скрылись из глаз. На радостях неверующие в существование мюмзиков остановились у лавки “Точка схождения” с малиновой настойкой.
— Вот спасибо, братцы!— говорил Фига Банана, держа в руке тяжелую кружку. — Совсем было погиб. Охмурили меня сектанты. В особенности Ловчая. Ох, и хитрая же, чертовка. Верите ли, поститься заставляла и байки писать разные. Иначе, говорила, на лавку не насобираю и в гильд-статью не попаду.
— Лавка, — задумчиво сказал Анцва. — Лавка тоже миф, друг мой. Не та эпоха, не тот отрезок времени. А в гильд-статью может и попадёшь.
После восьмой кружки Фига Банана потребовал девятую, высоко поднял ее над головой и, хитро улыбнувшись, восторженно спросил:
— Нет мюмзиков?
— Нет, — ответил Кодявел.
— Значит, нет? Ну, будем здоровы. Так и пил после этого, произнося перед каждой новой кружкой:
— Есть мюмзики? Нету? Ну, будем здоровы!
Василий пил наравне со всеми, но о мюмзиках не высказывался. Он не хотел впутываться в это спорное дело.
P.S. Поздно вечером, когда все уснули, – в малиналивочную тихо-тихо прокрались все те же четверо сектантов во главе с Ловчей (и примкнувшая к ним Камилла В), загадочно улыбаясь переглянулись, хором шёпотом заговорщически произнесли “А всё-таки они существуют” и растворились в ночи. Естественно, прихватив остатки настойки.
Баллада о чеширском медведе
(от Анцва)
Филиппок
(от Figa Banana)
Был герой, звали его Пылесосик. Пошли раз все чеширы в подземелье. Пылесосик взял мобильный телефон и хотел тоже идти. Но Кодявел сказал ему: «Куда ты, Пылесосик, собрался?» – «В подземелье, за гофером». – «Ты ещё мал, не ходи, там ждут неприятности», – и Кодявел оставил его в гильдхолле. Чеширы ушли в дунж по таймеру Слевина. Гулевски ещё с утра уплыл в свою лавку на острове Одинец, Нника уехала на полигон за статистическими данными, а Тританиус со своими мюмзиками лихо брал интегралы в мюмзикятне. Остались в гильдхолле Пылесосик да Юджина на печке. Смеркалось (хливкие шорьки пырялись по наве). Стало Пылесосику скучно одному, Юджина заснула, придумывая опрос, а он стал искать мобилу. Своей не нашёл, взял Nokia 3310 Кинлем и пошёл в дунж.
Вход в подземелье был в Мрачнотопье. Когда Пылесосик ехал по Медвежьему Углу, медведи не трогали его – они его знали и приветливо махали лапами, иногда всеми одновременно. Но когда он вышел к Волчкову Бору – выскочил Василий, а за ним — Архиёжик, охочие до запчастей (в Fallout они видите ли переиграли). Пылесосик бросился бежать; основатели за ним. Пылесосик стал громко выть, потерял управление и рухнул в кювет. Из малинника вышел Анцва с патрулем из боевых медведей, отогнал основателей и сказал: «Куда ты, Пылесосик, один бежишь, без пати?». Пылесосик ничего не сказал, подобрал открученные колёсики (ишь, успели!) и пустился бежать во весь дух. Прибежал он ко входу в подземелье. На входе никого нет, только бесхозный Бармаглот без дела околачивается, а в дунже, слышно, гудят гласы чеширов. На Пылесосика нашёл страх: «Что, как Ловчая меня прогонит?» И стал он думать, что ему делать. Назад идти – опять основатели на запчасти разберут, в дунж идти — Ловчую боится. Шла мимо входа Хорнетт с гоферовым бревном и говорит: «Все в подземелье, а ты что тут стоишь на солнцепёке?»
И Пылесосик пошёл в дунж. На входе полечился, пробормотал “мэллон” и “сезам” на всякий случай и отворил дверь. Подземелье всё было полно чеширов и боссов. Все кричали что-то нечленораздельное (настойка для храбрости перед дунжем, шутка ли), и Ловчая в красной мантии уверенно рулила посередине.
- Ты что? – закричала она на Пылесосика, небрежно швыряя молнию в пуфа. Пылесосик поджал шланг и ничего не говорил. – Да кто ты? Бей дважды без очереди! – Пылесосик молчал.
- Или ты немой? Прана есть? Финика переживёшь? – Пылесосик так напугался, что говорить не мог, перепутал кнопки и со страху сделал чудо.
- Ну, так езжай обратно в гильдхолл, коли помогать не хочешь и праны нет, нам брёвна ни к чему.
А Пылесосик и рад бы что сказать, да в шланге у него от страха пересохло и корневые гласы все из памяти вылетели. Он как котик из Шрека посмотрел на Ловчую и подвывая горько заплакал. Тогда Ловчей жалко его стало. Она погладила его по фюзеляжу, подбросила кубиков и спросила чеширов, что это такое вообще.
— Это Пылесосик, двоюродный брат Юуки, – сказал Данкер, – он давно просится в дунж, да Кодявел не пускает его, и он украдкой пришёл в подземелье.
- Ну, езжай возле Юуки, а я Кодявела попрошу, чтоб пускал тебя в подземы. Ловчая стала показывать Пылесосику тэшки и гэшки, а Пылесосик их уже немножко знал и чуть-чуть рулить умел.
— Ну-ка, сложи свой никнэйм.
Пылесосик сказал:
— Пфе-ы-хве-пхы-иль-ис-соз-осс.
- А сокровищница где находится?
- Скорее всего на северо-западе. Или на юго-востоке. Её главный страшный босс должен охранять.
Все засмеялись, и где-то вдалеке Юджина грохнулась с печки от смеха.
- Мда. Молодец, – сказала Ловчая. – Кто же тебя учил так рулить?
Пылесосик осмелился и сказал: - Юука. Я бедовый, я сразу всё понял. Я страсть какой ловкий! Я по ловушкам и пристенам скачу как снарк!
Ловчая покачала головой, не глядя кидая молнию, остановила его и сказала:
- Ты погоди хвалиться, а поучись. Богию почитай, летописи, форум.
С тех пор Пылесосик стал ходить с чеширами в подземелья.
А от привычки выть так и не отучился.