Богатырская отмашь: различия между версиями

В незапамятные времена, когда [[Администратор Годвилля]] пешком бегал с соской под стол и учил неподатливым языком первые слоги своего знаменитого предсмертного рыка, жил-был знатный приключенец героического склада Алёшенька Попойкович. Знатный — потому что всякий знал, что не стоит перебегать пути-дороженьки трезвому и злому [[Герой|герою]], а пьяному и доброму — да он сам пропустит и ещё перстом осенит: скатертью тебе дороженька, и в добрый путь пенделем пошлёт. И завела однажды судьба-судьбинушка усталые ножки да во самую тёмную чащу дальнего леса, что в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, за триодиннадцатым столбом. И как ловко приставил в темноте молодец длань свою в кованной перчатке со всего размаху да ко лбу своему, что аж искры из глаз высыпались и осветили всё вокруг, да и открыл он для себя посреди дремучего леса тропинку едва видную, кое-как заметную. Да как направил ноги свои богатырские по тропинке той, и бежал в приступе смелости, и не боялся ничего, хоть и темно совсем стало, хоть и цеплялся руками за дерева вековые, но несли его ноги, и несли навстречу неизбежному. И внезапно дерева те вняли воплям богатырским, да как взяли и как расступились перед ним весьма неожиданно, что аж глаза изрезало до слёз от света яркого и красоты невиданной двух лиц с прелестями разными девиц. И уж вроде топал своими богатырскими ногами сильно, и бежал по лесу не молча во всю силу своей отваги, а заметили те девицы его, только когда встал пред ними он, как вкопанный, словно истукан бездыханный, и пялиться начал на дела их праведные и полезные. И взвопили эти дамы большим мажорным септаккордом, в унисон богатырских лёгких искателя приключений благостного, и вышла песнь героическая и достойная да только непонятная, и взяли да рассмеялись все участники смехом весёлым и беззаботным, и даже [[Простофилин|филин]] им подхихикивал в темноте ночи из глухомани лесной. Подошёл тогда герой повествовательный к девицам тем, прекрасным от смущения, и давай приставать, то к одной пристанет, то к другой, да всё со своими вопросами — как звать и величать их, и ответ держали они, что батюшка одну назвал Машей, а вторую Машей, ибо выпимши был на радостях, когда имена давал, да так и пошло с тех пор. И подивился чуду такому великому Алёшенька, да призадумался, что не поверит никто, если рассказать или пером в дневнике описать, и пристал к девкам в другой раз, спрашивая вопрос, что подарят ему на память вечную, дабы в [[таверна]]х петь былину правдивую, о Машеньке и Машеньке, а особенно о той Машеньке, которая с краю, что более ему приглянулась, чем Машенька, которая другая вторая. И уставились они зеницами ока во все четыре глаза, видать, смелости героя поразились, но вняли мольбе вопрошающей, и, откуда ни возьмись, вручили ему [[Травматическая булава|булаву]] хрустальную ветхозаветную, которой ещё прадед их прадеда хвалился, и сказали ему: «''Вот тебе, славный парнишка, подарок возьми, на, '''от Маш'''''». [[Файл:theseus.jpg|300px|thumb|Булава пока еще присутствует]] Да как взялся обеими ручищами своими волосатыми, мхом заросшими да грязью под ногтями нечищеной, за предмет сей поразительный, и стал восхищаться и крутить-вертеть ловко впереди себя и с боков себя, ну прям как нунчаками басурманскими. Да как хватит со всей своей богатырской мощи об подвернувшееся чахлое деревце вековое со всей дури нерастраченной, и вышло так, что рассыпался подарок, только рукоятка одна осталась, на розочку от бутылки разбитой походившая всем видом своим. И сбежал герой оттуда, из краёв тех, куда глаза невидящие во тьме глядят, и куда ноги несли по той самой темени, молча со стыда сгораючи. И как вышел бегом к таверне, как остановился на всём бегу и зашёл шагом в ту нутрь, чтобы горло промочить легонечко, и рассказать всем про диво дивное, про подарок от Маш. А подарок тот не показывал, только бил бутылки и говорил, что вот такая вот рукоять осталась, да потерял он её где-то там невзначай. И когда подвергли сомнению [[босяк]]и неверующие слова его правдивые, личным примером и вином подкреплённые, поправляя, что может «от Лены и Иры», или «от Клары и Аграфены» или хотя бы «от Маши и какой-нибудь Валерии, но не Маши», то Алёшенька хватал одной рукой в перчатке за горло босяка, и припечатывал другой в чело неотёсанное, приговаривая — «''От какой-такой кавалерии?! От Маш, от Маш!''».